|
Философы Древней Греции - Платон - Диалоги - Страница 172 |
Видит
философия и всю грозную силу этой тюрьмы: подчиняясь страстям, узник сам крепче
любого блюстителя караулит собственную темницу. Да, стремящимся к познанию
известно, в каком положении бывает их душа, когда философия берет ее под свое
покровительство и с тихими увещаниями принимается освобождать, выявляя, до какой
степени обманчиво зрение, обманчив слух и остальные чувства, убеждая отдаляться от
них, не пользоваться их службою, насколько это возможно, и советуя душе
сосредоточиваться и собираться в себе самой, верить только себе, когда, сама в себе, она
мыслит о том, что существует само по себе, и не считать истинным ничего из того, что она
с помощью другого исследует из других вещей, иначе говоря, из ощутимых и видимых, ибо
то, что видит душа, умопостигаемо и безвидно. Вот то освобождение, которому не считает
нужным противиться душа истинного философа, и потому она бежит от радостей,
желаний, печалей и страхов, насколько это в ее силах, понимая, что, если кто сильно
обрадован, или опечален, или испуган, или охвачен сильным желанием, он терпит не
только обычное зло, какого и мог бы ожидать, - например, заболевает или
проматывается, потакая своим страстям, - но и самое великое, самое крайнее из всех зол
и даже не отдает себе в этом отчета.
- Какое же это, зло, Сократ? - спросил Кебет.
- А вот какое: нет человека, чья душа, испытывая сильную радость или сильную печаль,
не считала бы то, чем вызвано такое ее состояние, предельно ясным и предельно
подлинным, хотя это и не так. Ты, я думаю, со мною согласишься, что в первую очередь
это относится к вещам видимым.
- Охотно соглашусь.
- А согласишься ли ты, что именно в таком состоянии тело сковывает душу особенно
крепко?
- То есть как?
- А вот как: у любой радости или печали есть как бы гвоздь, которым она пригвождает
душу к телу, пронзает ее и делает как бы телесною, заставляя принимать за истину все, что
скажет тело. А разделяя представления и вкусы тела, душа, мне кажется, неизбежно
перенимает его правила и привычки, и уже никогда не прийти ей в Аид чистою - она
всегда отходит, обремененная телом, и потому вскоре вновь попадает в иное тело и, точно
посеянное зерно, пускает ростки. Так она лишается своей доли в общении с
божественным, чистым и единообразным.
{25}
- Верно, Сократ, совершенно верно, - сказал Кебет.
- По этим как раз причинам, Кебет, воздержны и мужественны те, кто достойным
образом стремится к познанию, а вовсе не по тем, о которых любит говорить
большинство. Или, может, ты иного мнения?
- Нет, что ты!
- Да, душа философа рассуждает примерно так, как мы говорили, и не думает, будто дело
философии - освобождать ее, а она, когда это дело сделано, может снова предаться
радостям и печалям и надеть прежние оковы, наподобие Пенелопы, без конца
распускающей свою ткань. Внося во все успокоение, следуя разуму и постоянно в нем
пребывая, созерцая истинное, божественное и непреложное и в нем обретая для себя
пищу, душа полагает, что так именно должно жить, пока она жива, а после смерти отойти
к тому, что ей сродни, и навсегда избавиться от человеческих бедствий.
|
|