|
Философы Древней Греции - Платон - Диалоги - Страница 170 |
Можем мы сказать что-нибудь вопреки этому, друг Кебет?
- Нет, не можем.
- А если так, то не подобает ли телу быстро разрушаться, а душе быть вовсе
неразрушимой или почти неразрушимой?
- Как же иначе?
- Но ведь ты замечаешь, что, когда человек умирает, видимая его часть - тело,
принадлежащая к видимому, или труп, как мы его называем, которому свойственно
разрушаться, распадаться, развеиваться, подвергается этой участи не вдруг, не сразу, но
сохраняется довольно долгое время, если смерть застигнет тело в удачном состоянии и в
удачное время года. К тому же тело усохшее и набальзамированное, как бальзамируют в
Египте, может сохраняться чуть ли не без конца. Но если даже тело и сгниет, некоторые
его части - кости, сухожилия и прочие им подобные, можно сказать, бессмертны. Верно?
- Да.
- А душа, сама безвидная и удаляющаяся в места славные, чистые и безвидные -
поистине в Аид, к благому и разумному богу, куда - если бог пожелает - вскорости
предстоит отойти и моей душе, - неужели душа, чьи свойства и природу мы сейчас
определили, немедленно, едва расставшись с телом, рассеивается и погибает, как судит
большинство людей? Нет, друзья Кебет и Симмий, ничего похожего, но скорее всего вот
как. Допустим, что душа разлучается с телом чистою и не влачит за собою ничего
телесного, ибо в течение всей жизни умышленно избегала любой связи с телом,
остерегалась его и сосредоточивалась в самой себе, постоянно в этом упражняясь, иными
словами, посвящала себя истинной философии и, по сути дела, готовилась умереть легко и
спокойно. Или же это нельзя назвать подготовкою к смерти?
- Бесспорно, можно.
- Такая душа уходит в подобное ей самой безвидное место, божественное, бессмертное,
разумное, и, достигши его, обретает блаженство, отныне избавленная от блужданий,
безрассудства, страхов, диких вожделений и всех прочих человеческих зол, и - как
говорят о посвященных в таинства - впредь навеки поселяется среди богов. Так мы
должны сказать, Кебет, или как-нибудь по-иному?
- Так, клянусь Зевсом, - ответил Кебет.
- Но, думаю, если душа разлучается с телом оскверненная и замаранная, ибо всегда была
в связи с телом, угождала ему и любила его, зачарованная им, его страстями и
наслаждениями настолько, что уже ничего не считала истинным, кроме телесного, - того,
что можно осязать, увидеть, выпить, съесть или использовать для любовной утехи, а все
смутное для глаза и незримое, но постигаемое разумом и философским рассуждением,
приучилась ненавидеть, бояться и избегать, - как, по-твоему, такая душа расстанется с
телом чистою и обособленною в себе самой?
{23}
- Никогда!
- Я думаю, что она вся проникнута чем-то телесным: ее срастили с ним постоянное
общение и связь и долгие заботы о нем.
- Совершенно верно.
- Но ведь телесное, друг, надо представлять себе плотным, тяжелым, землеобразным,
видимым. Ясно, что душа, смешанная с телесным, тяжелеет, и эта тяжесть снова тянет ее в
видимый мир. В страхе перед безвидным, перед тем, что называют Аидом, она бродит
среди надгробий и могил - там иной раз и замечают похожие на тени призраки душ.
|
|