|
Философы Древней Греции - Аристотель - Никомахова этика - Страница 12 |
11 (X). Может быть, тогда вообще никого не следует считать счастливым,
покуда он жив, а нужно, по Солону, "взирать на конец"? Если в самом деле
признать такое, то не будет ли человек счастлив лишь тогда, когда умер? Или
это все-таки нелепо во всех отношениях, а особенно для нас, коль скоро мы
определяем счастье как некую деятельность? Если же мы не называем умершего
счастливым и Солон имел в виду не это, а то, что без ошибки признать
человека блаженным можно, лишь когда он уже вне зол и несчастий, то и в этом
случае [рассуждение будет] несколько спорным.
Ведь принято считать, что для умершего существует некое зло и благо,
коль скоро это так для живого, когда он ничего не чувствует; это, например,
честь и бесчестье, а также благополучие и несчастья детей и вообще потомков.
Но и это ставит трудный вопрос. Действительно, можно допустить, что у
человека, прожившего в блаженстве до старости и соответственно
скончавшегося, происходят многочисленные перемены, связанные с его
потомками, причем одни из потомков добродетельные и добились достойной
жизни, а у других все наоборот. Ясно также, что потомки могут быть в самых
разных степенях родстве с предками. Однако было бы, разумеется, нелепо, если
бы умерший переживал перемены вместе с потомками и становился то счастливым,
то снова злосчастным, но нелепо также допустить, что [удел] потомков ни в
чем и ни на каком отрезке времени не оказывает влияния на предков.
Надо, однако, вернуться к поставленному ранее вопросу: может быть, с
его помощью будет уяснен (theoretheie) и вопрос, исследуемый теперь. В самом
деле, если нужно "взирать на конец" и тогда только причислять того или иного
человека к блаженным, причем не как блаженного ныне, но потому, что он был
блаженным прежде, то как избежать нелепости: о человеке, когда он счаспвц,
утверждать это в соответствии с его состоянием не будет истиной только
потому, что живых не хотят признать счастливыми из-за (возможных] перемен и
потому, что под счастьем понимают нечто постоянное и ни в коем случае не
подверженное переменам, между тем как судьбы одних и тех же [людей]
принимают разный оборот? Ясно ведь, что, если следовать за превратностями
судьбы, тогда одного и того же человека мы будем называть то счастливым, то
снова злосчастным, представляя счастливого своего рода хамелеоном и как бы
шаткой постройкой. Может быть, следовать за превратностями судьбы отнюдь не
правильно? Ведь хорошее или плохое (to ey e kakos) зависит не от них (хотя
без них, как мы то уже сказали, человеческая жизнь не обходится); для
счастья же главное - деятельности сообразно добродетели, а противоположные
деятельности - для противоположного счастью.
В пользу нашего определения говорит и решение только что рассмотренного
вопроса. Действительно, ни в одном из человеческих дел не заложена такая
основательность, как в деятельностях сообразно добродетелям, ведь эти
деятельности явно более постоянны, чем [даже занятия] науками, причем самые
ценные из них те, что более постоянны, затем что именно в них и притом
непрерывно проходит жизнь блаженных людей.
|
|