|
Философы Древней Греции - Аристотель - Метафизика - Страница 9 |
Во всяком случае
очевидно, что они число принимают за начало и как материю для существующего,
и как [выражение] его состояний и свойств, а элементами числа они считают
четное и нечетное, из коих последнее - предельное, а первое - беспредельное;
единое же состоит у них из того и другого (а именно: оно четное и нечетное),
число происходит из единого, а все небо, как было сказано, - это числа.
Другие пифагорейцы утверждают, что имеется десять начал, расположенных
попарно: предел и беспредельное, нечетное и четное, единое и множество,
правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движущееся, прямое и кривое,
свет и тьма, хорошее и дурное, квадратное и продолговатое. Такого же мнения,
по-видимому, держался и Алкмеон из Кретона, и либо он заимствовал это учение
у тех пифагорейцев, либо те у него. Ведь Алкмеон достиг зрелого возраста,
когда Пифагор был уже стар, а высказался он подобно им. Он утверждает, что
большинство свойств, с которыми сталкиваются люди, образуют пары, имея в
виду в отличие от тех пифагорейцев не определенные противоположности, а
первые попавшиеся, например: белое - черное, сладкое - горькое, хорошее -
дурное, большое - малое. Об остальных же противоположностях он высказался
неопределенно, пифагорейцы же прямо указали, сколько имеется
противоположностей и какие они.
Итак, и от того и от другого учения мы можем почерпнуть, что
противоположности суть начала существующего; но сколько их и какие они - это
мы можем почерпнуть у одних только пифагорейцев. Однако, как можно эти
начала свести к указанным выше причинам, это у них отчетливо не разобрано,
но, по-видимому, они определяют элементы как материальные ибо, говорят они,
из этих элементов как из составных частей и образована сущность.
Итак, на основании сказанного можно в достаточной степени судить об
образе мыслей древних, указывавших больше одного элемента природы. Есть,
однако, и такие, которые высказались о Вселенной как о единой природе, но не
все одинаково - ни в смысле убедительности сказанного, ни в отношении
существа дела (kataten physin). Правда, рассуждать о них вовсе не уместно
теперь, когда рассматриваем причины [ибо они говорят о едином не так, как те
размышляющие о природе философы, которые, хотя и принимают сущее за единое,
тем не менее, выводя [Вселенную] из единого как из материи, присоединяют [к
единому] движение, по крайней мере когда говорят о происхождении Вселенной,
а эти утверждают, что она неподвижна). Но вот что во всяком случае подходит
к настоящему исследованию. Парменид, как представляется, понимает единое как
мысленное (logos), а Мелисс-как материальное. Поэтому первый говорит, что
оно ограниченно, второй - что оно беспредельно; а Ксенофан, который раньше
их (ибо говорят, что Парменид был его учеником) провозглашал единство,
ничего не разъяснял и, кажется, не касался природы единого ни в том, ни в
другом смысле, а, обращая свои взоры на все небо, утверждал, что единое -
это бог.
|
|