|
Философы Древней Греции - Платон - Пир - Страница 30 |
Теперь, - сказала Диотима, - постарайся слушать меня как
можно внимательнее.
Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать
прекрасное, тот, достигнув конца этого пути, вдруг увидит нечто удивительно
прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все
предшествующие труды, - нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни
рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то
прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то, для кого-то и
сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для
другого и сравнительно с другим безобразное. Прекрасное это предстанет ему
не в виде какого-то лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи
или знания, не в чем-то другом, будь то животное, Земля, небо или еще
что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другие
разновидности прекрасного причастны к нему таким образом, что они возникают
и гибнут, а его не становится ни больше ни меньше, и никаких воздействий оно
не испытывает. И тот, кто благодаря правильной любви к юношам поднялся над
отдельными разновидностями прекрасного и начал постигать самое прекрасное,
тот, пожалуй, почти у цели.
Вот каким путем нужно идти в любви - самому или под чьим-либо
руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время,
словно бы по ступенькам, подниматься ради самого прекрасного вверх - от
одного прекрасного тела к двум, от двух - ко всем, а затем от прекрасных тел
к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не
поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном,
и не познаешь наконец, что же это - прекрасное. И в созерцании прекрасного
самого по себе, дорогой Сократ, - продолжала мантинеянка, - только и может
жить человек, его
{27}
увидевший. Ведь увидев его, ты не сравнишь его ни со златотканой
одеждой, ни с красивыми мальчиками и юношами, при виде которых ты теперь
приходишь в восторг, и, как многие другие, кто любуется своими возлюбленными
и не отходит от них, согласился бы, если бы это было хоть сколько-нибудь
возможно, не есть и не пить, а только непрестанно глядеть на них и быть с
ними. Так что же было бы, - спросила она, - если бы кому-нибудь довелось
увидеть прекрасное само по себе прозрачным, чистым, беспримесным, не
обремененным человеческой плотью, красками и всяким другим бренным вздором,
если бы это божественное прекрасное можно было увидеть во всем его
единообразии? Неужели ты думаешь, - сказала она, - что человек, устремивший
к нему взор, подобающим образом его созерцающий и с ним неразлучный, может
жить жалкой жизнью? Неужели ты не понимаешь, что, лишь созерцая прекрасное
тем, чем его и надлежит созерцать, он сумеет родить не призраки добродетели,
а добродетель истинную, потому что постигает он истину, а не призрак? А кто
родил и вскормил истинную добродетель, тому достается в удел любовь богов, и
если кто-либо из людей бывает бессмертен, то именно он.
|
|