|
Философы Древней Греции - Платон - Пир - Страница 16 |
Причина этому так, что такова была изначальная наша природа
и мы составляли нечто целостное.
Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней.
Прежде, повторяю, мы были чем-то единым, а теперь, из-за нашей
несправедливости, мы поселены богом порознь, как аркадцы лакедемонянами.
Существует, значит, опасность, что, если мы не будем почтительны к богам,
нас рассекут еще раз, и тогда мы уподобимся не то выпуклым надгробным
изображениям, которые как бы распилены вдоль носа, не то значкам взаимного
гостеприимства. Поэтому каждый должен учить каждого почтению к богам, чтобы
нас не постигла эта беда и чтобы нашим уделом была целостность, к которой
нас ведет и указывает нам дорогу Эрот. Не следует поступать наперекор Эроту:
поступает наперекор ему лишь тот, кто враждебен богам. Наоборот, помирившись
и подружившись с этим богом, мы встретим и найдем в тех, кого любим, свою
половину, что теперь мало кому удается. Пусть Эриксимах не вышучивает мою
речь, думая, что я мечу в Агафона и Павсания. Может быть, и они принадлежат
к этим немногим и природа у них обоих мужская. Но я имею в виду вообще всех
мужчин и всех женщин и хочу сказать, что наш род достигнет блаженства тогда,
когда мы вполне удовлетворим Эрота и каждый найдет соответствующий себе
предмет любви, чтобы вернуться к своей первоначальной природе. Но если это
вообще самое лучшее, значит, из всего, что есть сейчас, наилучшим нужно
признать то, что ближе всего к самому лучшему: встретить предмет любви,
который тебе сродни. И следовательно, если мы хотим прославить бога,
дарующего нам это благо, мы должны славить Эрота: мало того что Эрот и
теперь приносит величайшую пользу, направляя нас к тому, кто близок нам и
сродни, он сулит нам, если только мы будем чтить богов, прекрасное будущее,
ибо сделает нас тогда счастливыми и блаженными, исцелив и вернув нас к нашей
изначальной природе.
Такова, Эриксимах, - заключил он, - моя речь об Эроте, она совсем не
похожа на твою. Еще раз прошу тебя, не вышучивай ее и дай нам послушать, что
скажут остальные, вернее, двое оставшихся - Агафон и Сократ.
- Согласен, - сказал Эриксимах, - тем более что речь твоя была мне
приятна. Не знай я, что и Сократ и Агафон великие знатоки любви, я бы очень
боялся сейчас, что им нечего будет добавить, ибо многое и о самом разном уже
сказано. А так я спокоен.
- Еще бы, - ответил ему Сократ, - ведь ты-то, Эриксимах, состязался на
славу. А очутись ты в том положении, в каком я нахожусь или, вернее,
окажусь, когда и Агафон произнесет свою речь, тебе было бы очень боязно, и
ты чувствовал бы себя в точности так же, как я себя чувствую.
{14}
- Ты хочешь, Сократ, - сказал Агафон, - одурманить меня, чтобы я сбился
от одной мысли, что эти зрители ждут от меня невесть какой прекрасной речи.
- У меня была бы очень скверная память, Агафон, - отвечал Сократ, -
если бы я, видевший, как храбро и важно всходил ты с актерами на подмостки и
перед исполнением сочиненных тобой же речей глядел в глаза тысячам зрителей
без малейшего страха, мог подумать, что ты растеряешься перед небольшим
нашим кружком.
|
|